Рассказы восьми ликвидаторов последствий взрыва на Чернобыльской АЭС, которые тушили пожар с вертолета, сбрасывали осколки с крыши реактора и строили саркофаг, 26 апреля 2022 г

«Кричат: у вас критическая доза, уходите!»

Вы хорошо знаете картину событий: в ночь на 26 апреля 1986 года (в 01:23 по киевскому времени) на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошел тепловой взрыв, полностью разрушивший реактор. Но мгновенный выброс радиоактивных веществ был не главной проблемой. Пожар, подпитываемый энергией ядерного деления, продолжал уносить «грязь» из опасной зоны, равно как и угрозу нового, более мощного взрыва и разрушения базы реактора. Это приведет к беспрецедентному загрязнению подземных вод и рек Припять и Днепр.

Первой задачей было подавить это горение. Прибывшие на место через несколько минут после взрыва пожарные Припяти были в числе первых пострадавших: по официальным данным, за несколько недель погибли шесть человек, в том числе Василий Игнатенко, один из героев книги Светланы Алексиевич «Чернобыль». Молитва »и сериала HBO. Стало понятно, что к горящему реактору нельзя приближаться, а значит, необходимо тушить его с воздуха. Таким образом, на месте происшествия появились пилоты вертолетов, которые первыми увидели взорвавшийся реактор.

Вид на реактор, сделанный с вертолета Юрием Яковлевым и Владимиром Балахоновым

Владимир Балахонов вспоминает:

— Наш полк дислоцировался недалеко от города Александрия. Была суббота, мои коллеги были дома, а я в тот день дежурил, и когда 26 апреля в 22:00 была объявлена ​​тревога, я сразу же сел в вертолет. Сначала нам приказали лететь в Борисполь, а по мере приближения нас направили в Чернигов.

— Вы думали, что говорите о серьезной аварии?

— Никто ничего не объяснил, просто сказали, что что-то случилось. Но в нормальных условиях вертолетчики ночью не летают на большие расстояния (только тренировочные полки), а потом началась гроза, ливень, и в такой обстановке нам не разрешили летать. Потом стало ясно, что все это не случайно.

После непродолжительной остановки в Чернигове экипажи направились на Чернобыльскую АЭС.

«Когда мы приехали, нам дали команду выключить печи и вентиляторы, включить дозиметры, — вспоминает Владимир Балахонов. — Инженер Сережа Телегин, совсем маленький мальчик, говорит: «Командир, смотрите, мы зашкаливаем!» Дозиметр показал 500 Р / час. Наш командир Юрий Яковлев ответил: «Закройте, чтобы не действовало нам на нервы».

Кстати, нормальный радиационный фон составляет до 30 мкР / ч, а упомянутые выше 500 Р / ч означают, что 50-60 минут работы в таких условиях гарантируют тяжелую лучевую болезнь с 50% шансом на выживание. Полтора часа в такой зоне — стопроцентная смерть. В непосредственной близости от реактора приходили несколько тысяч рентген в час — здесь счет идет уже в минутах.

Выход из строя четвертого энергоблока, от которого, по некоторым данным, «загорелся» 15 000 р / час — смертельная доза радиации собрана за три минуты

«Подойдя ближе, мы увидели свечение, какие-то непонятные огни, радугу, разноцветное пламя», — вспоминает пилот. — Мы сели на футбольное поле и оказались в распоряжении генерала Антошкина.

Первой задачей было заснять очаг взрыва: пилоты вертолета взяли съемочную группу и сделали четыре поворота на реакторе, впервые увидев его вблизи.

«Я не знаю, что это за ад, и не дай бог узнать, но то, что мы видели…» — говорит первый пилот и командир экипажа Юрий Яковлев. — Потому что там все кипит, этакий ярко-красный огонь и жар — мы чувствовали себя как на сковороде.

Кстати, съемку пришлось проводить заново, потому что первая пленка была полностью освещена мощным излучением.

Командир экипажа Юрий Яковлев. Многие коллеги считают, что именно его разумный подход позволил быстро выполнить работу

Днем 27 апреля экипаж Яковлева, Балахонова и Телегина координировал эвакуацию жителей Припяти: они искали места скопления людей и докладывали диспетчерам, которые передавали информацию водителям автобусов. Их бесконечные реплики заставили пилотов понять масштаб аварии даже больше, чем вид реактора:

«Первое, что привлекло мое внимание при приближении к Припяти, была такая большая колонна автобусов, в основном« Икарус », — говорит Юрий Яковлев. — И он нас заставил…

«Все ушли, город пуст, он вымер: пройдут только милиция, пожарные машины и мы, два экипажа вертолетчиков», — добавляет Владимир Балахонов.

Припять осталась в 1986 году. Это был достаточно прогрессивный город с очень молодым населением: средний возраст 26 лет

А потом был приказ: начать ликвидацию. Это как раз и есть ликвидация, поэтому никто не понял.

— Как что? У нас никогда не было, — продолжает Владимир Балахонов. — Нам говорят, мол, садитесь в Припяти, соберите двухсоткилограммовые мешки с песком, бросьте в реактор и мы уже сообщим правительству, что ликвидация началась, пилоты вертолетов работают. Все боялись. Все хотели сообщить об этом как можно скорее.

Вертолет поднимает груз без приземления

Мешки собрали, но как именно их бросить в реактор, было непонятно.

«Мы понятия не имели, как попасть в реактор: с какой скоростью, на какой высоте», — продолжает летчик. — Мы приближались со скоростью 40 км / ч, на высоте 50 метров, и у нас был перескок скорости и температуры двигателя, потому что, как потом выяснилось, он был на 120 градусов выше реактора и » потолок »вертолета был более 40.

Кроме того, горячий воздух имел низкую плотность, поэтому вертолет упал над реактором в воздушной яме. Вытащили его с трудом, но сумели уронить.

Потом стало понятно, что бросать мешок в реактор нет смысла: облучение было сильным, а результат практически нулевой. А потом придумали технологию, которая впоследствии стала основной: сумки загружались в парашют из 12 частей (попробуй 15 — не держится) и цеплялись за внешнюю обвязку. Несколько сумок были доставлены в вертолет, еще шесть — на балочных установках вместо бомб. Экспериментально определили высоту (180 метров) и скорость сближения (60 км / ч) и, прицелившись, научились бросать их точно в реактор, сразу оставляя в стороне после падения.

Кадр из сериала «Чернобыль»: Валерий Легасов наблюдает, как вертолет тащит мешки с песком, упакованные в парашют, к реактору

Однако не обошлось без проблем. После первого падения на недостаточной высоте кабина вертолета покрылась пылью. При очередном падении не все мешки упали и веревка (фал), на которой они были подвешены, прошла под хвостовым винтом — опять же, ее спасла быстрая реакция экипажа.

Коллеги Юрия Яковлева и Александра Серебрякова, командира второго экипажа, говорят, что именно эти прицельные полеты предприняли опытные летчики, во многом определив успех первого этапа тушения пожара.

Три дня, с 27 по 29 апреля, мы работали практически без перерыва: на сон ушло всего девять часов, поэтому события вспоминаются как в вихре.

«А на третий день нас перезвонили, — говорит Владимир Балахонов. — Подходим к реактору, на борту почти пять тонн песка, и нам по рации кричат: «Вот, уходите, врачи вам запретили». Командир Юрий Яковлев отвечает, мол, сейчас выбросим и уедем, а там ругательство.

Окрестности Чернобыльской АЭС сегодня: на переднем плане виден машинный зал пятой АЭС. Вдали первые четыре блока, над последним — полукруглый саркофаг

Сколько радиации получили члены экипажа — никто не знает. Граничной дозой считалось 25 рентген, в медицинской документации было записано 32-34 рентгена, но на самом деле, говорят летчики, было больше 100 рентген, и это уже ранняя стадия лучевой болезни.

«Многие действительно верят, что экипажи первых вертолетов были отправлены на верную смерть. Как вы думаете, что вас спасло?

— У нас была своя методика, мы ее придумали в ночь на 27 апреля, — поясняет Владимир Балахонов. — Вы знаете, авиация всегда идет против ветра, и мы вошли в реактор в первый же день. А потом мы поняли, что на нас дует эта радиоактивная пыль. Ветер дул из Киева, и мы пошли по ветру. Кидайте груз рано, а потом резко в сторону. Это, наверное, очень помогло.

Здесь необходимо пояснить один момент. Радиационные поражения бывают двух типов: от внешнего излучения (в основном от гамма-излучения с высокой проникающей способностью) и от внутреннего, когда радиоактивные частицы попадают в организм, они накапливаются в щитовидной железе (йод-131), в костях (стронций- 90), в мышцах и тканях (цезий-137) и так далее. Внешнее излучение сразу опасно, но внутреннее излучение более коварно: маленькая частица может облучать тело изнутри в течение нескольких дней, месяцев и даже лет. Таким образом, заход на посадку с подветренной стороны, даже если он был нарушен авиационными правилами, мог спасти жизнь экипажа. История ликвидаторов говорит о мужестве и здравом смысле.

Сейчас Юрий Яковлев живет в Сызрани, Владимир Балахонов — в Омске. Оба награждены орденом Красной Звезды.

«Я взял его лейтенантом, — говорит Владимир Балахонов. — Это хороший приказ: дедушка получил его только во время войны. Но Героя не дали ни одному из пилотов, хотя он был нужен одному из командиров экипажа.

Опасность не только от реактора, но и от окружающих его лесов

Однако после строительства «Новой защитной оболочки» опасность повышения радиационного фона стала исходить от неоднократных лесных пожаров в районе Чернобыльской АЭС. В 2020 году пожары вспыхивали дважды.

В апреле 2020 года сотни пожарных и десятки автомобилей боролись с пожаром в течение десяти дней. 14 апреля 2020 года пожар локализовался в зоне отчуждения «в том числе из-за дождя».

BBC отмечает, что в последние годы в районе Чернобыля нередко случались сложные лесные пожары. Летом 2017 года вспыхнул трехдневный пожар, а весной 2015 года произошел один из крупнейших лесных пожаров, во время которого сгорело 300 га леса.

Пожар 2015 года. Фото: УНИАН

С 1986 года радиоактивные частицы накапливаются в лесах региона, в основном в растительности и в верхних слоях почвы. Следовательно, население, проживающее вблизи загрязненных территорий, не имеет права пользоваться лесом в течение следующих 300 лет. Зона отчуждения вокруг завода по-прежнему сильно загрязнена цезием-137, стронцием-90, америцием-241, плутонием-238 и плутонием-239. Об этом сообщила организация Greenpeace в статье о Чернобыле.

Огонь выбрасывает эти частицы в воздух, а ветер может разносить их на большие расстояния, расширяя границы радиоактивной зоны. Пожарные и местные жители подвергаются двойному риску отравления дымом и радиации. В Украине, Беларуси и России, где, по официальным данным, на загрязненных территориях до сих пор проживает пять миллионов человек, такие пожары случаются почти ежегодно.

Кроме того, существует угроза здоровью из-за употребления зараженных ягод, грибов или молока, которые продаются на местных рынках, часто без надлежащего контроля качества.

Выгоревшие участки леса в зоне отчуждения выделены красно-коричневым цветом

«Вот так через 30 лет аукнулось»

Александр Галанов, ярославец, хотел стать психологом и даже поступил в вуз по любимой специальности, но на поезде реформ Устинов прогремел два года на военной службе. Накануне событий его отряд находился в Овруче, в 90 километрах от Чернобыля, а сам Александр с другими солдатами был еще ближе к станции, в селе Полесское, помогая колхозникам.

— Нет, земля не дрожала — это был не ядерный взрыв, а разновидность разряда, — поясняет он. — Мы вообще ничего не знали, только утром привезли горожан в колхоз: как выяснилось, началась эвакуация из Припяти. За нами приехал командир взвода, сказал, что объявлено военное положение, и сплотил нас.

Александр Галанов принял присягу

А вскоре, 29 апреля, связиста Александра Галанова перевели в район 30 км от станции для обеспечения работы радиостанции — аналога сотовых телефонов того времени.

— Вы слышали угрозу, ее масштабы?

— Они, конечно, знали, что радиация опасна, — отвечает Александр. — А настроение… Ну не пахнет. Как тогда говорили: украинцы — сильная нация, какое нам радиация, — смеется. — Нет, физического дискомфорта никто не чувствовал, хотя радиация явно была, потому что выбросы продолжались до конца сентября, пока реактор не накрылся саркофагом.

— Была возможность и желание отказаться?

— Формально политработник сказал: «Не хочешь — уходи». А тут ведь как посмотреть: куда ты убежишь от этой радиации? Ну 30 километров, ну 90 километров? А если посмотреть на улицу, проблем не было: погода хорошая, солнце светит, мы были на поле со своей станцией, мы работали. Было просто бессознательное ощущение ходьбы и дыхания радиацией — как можно это забыть?

В те годы Александр был готов к нескольким сценариям: накануне Чернобыля его и многих других коллег должны были отправить в Афганистан, но не сложилось — СССР уже готовился к выводу войск. Следующей в очереди была Ангола, которая, в конце концов, даже заинтриговала Африку. И действительно, Чернобыль стал полем битвы.

— В общем, с точки зрения личной безопасности у вас не было выбора.

«У нашего поколения не было выбора, — вспоминает Александр.

Александр с коллегами на дозиметрическом посту

В 2014 году чисто случайно на УЗИ выявили стремительно растущую опухоль в почке: ее удалось удалить. Быстрая диагностика спасла Александру жизнь, и он считает, что УЗИ внутренних органов должно быть включено в годовой план медицинского обследования для всех — это лучшее подспорье для онкологов.

И, конечно же, одна из версий появления опухоли — это последствия Чернобыля.

— Так что через 30 лет получилось противное, — говорит Александр. — Я где-то проглотил, какие-то частицы застряли там и продолжали излучать все эти годы, тело какое-то время продержалось, а потом устало.

Галанов также сожалеет о своем отношении к солдатам.

«Солдат на дежурстве, и его работа — выполнять приказы, а не выжить», — объясняет он. — Это было обо всем. «Партизаны» (гражданские ликвидаторы — ред.) Достигли совершеннолетия. Привели, работали, увезли. И мы все сидели там. То же самое и с льготами: у солдата зарплата 7 рублей, отсюда и ничтожная компенсация. В общем, отношение было такое: не платишь — не плати.

«Сынок, надо съездить в Киев»

Саркофаг, или Объект-убежище, представляет собой бетонное сооружение вокруг эпицентра взрыва, которое строилось до середины осени 1986 года. После этого к 2016 году сооружение будет помещено в другой ангароподобный корпус: объект «Укрытие-2». Саркофаги частично блокируют прямое излучение, но, прежде всего, предотвращают выход продуктов распада и пыли из реактора.

Укрытие-2, или Новый безопасный конфайнмент. Сегодня сюда организованы экскурсии

Уфимец Сергей Смагин в тот год работал слесарем пескосмесительной установки СМ-4, то есть был специалистом по приготовлению бетона. Однажды в мае он вернулся со своей смены в доме № 1 Уфы, когда его остановил начальник и сказал: «Сынок, нам пора в командировку в Киев».

«Я сразу понял, куда нас зовут, — говорит Сергей. — Я решил, что делать… В мае нас готовили, встречи были, туда и обратно, а 3 июня мы улетели и уже 4 июня были на вокзале.

— Так вы понимаете, что это опасно?

— Мы служили в армии, знаем, что такое радиация.

— Сомневались ехать или нет?

— Нам не нужно было. Были дети, которые отказались. И я .. я не знаю: я получил такое образование. Я понял, что им нужны такие специалисты, и таких специалистов, как мы, в МГДУ нет.

Сергей Смагин без раздумий отправился в Чернобыль и до сих пор не жалеет

В Чернобыле Сергей работал на месильной машине СМ-20, которая приготовила раствор из бетона, свинца и керамзита для строительства саркофага. Решение приняли цементовозы: на линии одновременно работали 180 машин.

Блок Сергея находился в 150 метрах от станции, и когда работы не было, он с коллегами отправлялся в одно из помещений той же АЭС. Все было отделано свинцом, поэтому фонокорректоров было меньше, чем на улице.

«В каждой группе был дозиметр, — вспоминает Сергей. — Вот, давай, там канал охлаждения реактора, говорим: «Давай, включай свой аппарат». Цифры не помню, но они были раз в пять больше, чем в других местах.

— Какое настроение было у группы? Беспокойство, депрессия?

— Нет, я бы не сказал. Хорошо отдохнули, потом поехали на вокзал, сделали свое дело. Но были, конечно, тревожные моменты. Едем со смены, автобус замеряли — от него радиация. В автобусе отказали. Вторую отрегулировали, замерили — даже забраковали. Третий такой же. Источник излучения на колесах. И когда мы уехали на следующий день, эти три автобуса уже стояли на кладбище техники.

— Как давно вы там проработали?

— 12 дней, даже если отправили на месяц. Но как-то со станции попадаем в лагерь, а нам говорят: «Готовьтесь, ребята, дома». Мы: «Как дома?» — «И так: на замену вам приехали парни из Самары». В результате я получил около 12 рентгеновских лучей.

— А как тогда повлияла эта поездка?

— Иначе. Одна из нашей колонны прибыла и умерла через месяц или два. Но каждый год хожу на комиссию, невролог мне говорит: «Я впервые вижу ликвидатора с таким здоровьем» (тьфу-тьфу-тьфу).

Старый бетонный саркофаг находится внутри нового саркофага, похожего на ангар

Добежать за 10 секунд

Незадолго до закрытия саркофага, в конце лета 1986 года, возникла еще одна проблема. После взрыва крыша третьего двигателя, примыкающего к четвертому, была покрыта радиоактивными осколками графита, остатками тепловыделяющих сборок и циркониевыми трубками. Им также была завалена лестница вентиляционной трубы, которая, как маяк, возвышалась над разрушенной станцией. Обои доходили до тысяч рентген в час, то есть человек получил смертельную дозу за 10-15 минут и где-то быстрее.

Роботы пытались очистить крышу станции, но идея не сработала: механизмы были громоздкими и трудноуправляемыми, поэтому они не могли никуда добраться. И самое главное — мощные радиационно-отключенные электронные устройства. Тяжелые куски графита нельзя было очистить другими удаленными методами, такими как водоструйные мониторы.

А потом стало ясно, что кому-то придется забраться на крышу станции, чтобы собрать обломки и сбросить его в реактор до закрытия саркофага.

Леонид Текслер, житель Челябинска, в 1986 году работал дистрибьютором на Челябинском металлургическом заводе, но по военной специальности был старшим химиком отдела радиационной и химической разведки.

«Но до тех пор у меня было только элементарное представление о радиации: да, они нас учили, но все это происходило мимоходом, потому что никто не думал, что им следует применять эти знания на практике», — объясняет он.

Однако он довольно четко представлял опасность ионизирующего излучения.

— Я слышал об аварии вместе со всеми по телевизору, и сначала мне показалось, что все не так серьезно, не так громоздко. Но через неделю стало ясно, что взрыв реактора был катастрофой.

Поэтому летом, когда в Чернобыль отправляли челябинцев с разных предприятий, Леонид Текслер уже понимал, что ему придется ехать. Ему было около сорока, его сыну, будущему губернатору Челябинской области Алексею Текслеру, было тринадцать.

— Да, летом все уже ждали вызова из военкомата, никуда не корчились, — вспоминает он. — Мы прошли комиссию и поехали на сборы под Чебаркуль, где изучили дозиметры, средства защиты, БРДМ. А потом все: самолет — и в Чернобыль.

Но подготовиться к работе, которую Леонид Текслер должен был выполнять на станции, практически невозможно. Человечество просто не столкнулось с необходимостью таскать куски атомного реактора, которые оно выбрасывало, чтобы лес в нескольких километрах от станции покраснел, а затем засох.

«Днем его не было видно, но вечером на реакторе появилось свечение», — вспоминает Леонид Текслер. — Я был на крыше станции 13-15 раз, мы также убирали машинное отделение, внутреннюю часть станции. Иногда нас выпускают на 30 секунд, иногда до 10 минут, если позволяют фоны. Их определили дозиметристы, поэтому офицер дал конкретную задачу: добраться до того или иного места, например, за 10 секунд или подняться по лестнице, потом поработать 30 секунд, потом вернуться. Все было максимально ясно и никого не убегало: «сетей» не было. Часть реактора была уже закрыта, но через стеклянные проемы мы видели место взрыва.

— Для защиты от радиации они носили комбинезоны весом до 30 килограммов из свинцовой ткани и металлические щиты. Разве они не мешали?

«Мы были еще молоды, здоровы, к тому же работа была тяжелая, физическая», — объясняет Леонид Текслер. — Но как-то на крыше сломался японский робот: запутались трубы и кабели. И нас, шестерых, послали его тщательно разобрать. Это уже была серьезная работа, а не просто выбросить что-то. И, возможно, за эту работу мы тогда получили Орден Мужества.

Радиоактивные осколки в основном удалялись лопатками

Он проработал на станции 26 дней. Я удивлен: с такой опасной работой сроки тяжелые.

«Дозиметристы постоянно оценивали, сколько мы получили», — говорит Леонид Текслер. — Разрешенными считались до 1,5 рентген в сутки, а общая пороговая доза составляла 25 рентген. Это строго соблюдалось. Конечно, было несколько случаев: я помню, что из Санкт-Петербурга небольшая бригада получила максимальную дозу за один день, а кто-то за десять дней. Я проработал 26 дней до конца сентября. И был парень из Украины, поэтому он сказал: «У меня дела дома, мне нужно вернуться, позвольте мне работать каждый день, чтобы как можно скорее получить 25 рентгеновских снимков».

Вызываемые в сборы жили в палаточных городках, и атмосфера, по словам Леонида Текслера, была боевой.

«Конечно, было и нервное напряжение», — вспоминает он. — Помню, двоих из нашего отдела отправили в Киев — у них был нервный срыв. Потому что две недели в такой обстановке — большая нагрузка на психику. Но мы были молоды, мы играли в азартные игры и не испытывали страха как такового. Думаю, большинство ликвидаторов не испугались. И скучать было некогда — помимо работы на вокзале мы дежурили, а вечером устраивали концерты известные артисты: я, например, видел Микаэла Таривердиева.

Вопреки раннему хаосу, осенью 1986 года ситуация была военной: запретная зона радиусом 30 километров вокруг станции была оцеплена и введен пропускной режим.

— Все было очень серьезно, — говорит Леонид Текслер. — В Припяти люди бежали из домов, потом кто-то пытался добраться до их квартир, кто-то занимался грабежами. Итак, безопасность была необходима. А охрану несли призывники, 20-летние мальчишки. Кто знает, как сложилась их судьба… В конце концов, да ладно, мы люди взрослые. А как они себя чувствуют?

Замечу, что, наверное, психологически сложнее было только людям среднего возраста, с семьей и с профессией. Не думали об отказе?

— Нет, — хмурится Леонид Текслер.

За работу на месте аварии Чернобыльской АЭС Леонид Текслер награжден орденом Мужества.

— По телевизору иногда показывают, как ребята сбрасывают мусор с крыши. Вы смотрите и думаете: «Вдруг вы увидите себя», — говорит он. — Но нет: в нашу смену кинооператоры не работали. Вряд ли я любил такие фильмы.

Последствия аварии для здоровья населения

После аварии на Чернобыльской АЭС ученые организации ЮНЕСКО отмечают двукратный рост психологических расстройств у детей и взрослых, о чем сообщалось на конференции ВОЗ в ноябре 1995 года. Резкое увеличение числа случаев рака щитовидной железы у детей до 15 лет отмечены в Беларуси, где они выросли с 1986 г в 30 раз, и в Украине, где их число увеличилось более чем в 10 раз.

Кроме того, ученые считают, что уровень лейкемии и других подобных заболеваний крови может увеличиваться в течение нескольких лет после катастрофы, а также заболеваемость раком груди, мочевого пузыря и почек. Действительно, исследования в Японии показали резкое увеличение числа этих заболеваний через десять лет после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.

В статье BBC News Виктор Сушко, заместитель генерального директора Национального исследовательского центра радиационной медицины в Киеве, описывает чернобыльскую катастрофу как «крупнейшую техногенную катастрофу в истории человечества». По данным научного центра, в результате аварии на Чернобыльской АЭС пострадали около пяти миллионов граждан бывшего СССР, в том числе три миллиона на Украине и около 800 тысяч человек в Беларуси.

Тот, кого не волнует радиация

Однако есть те, чьи истории удивительны и обнадеживают. Девяностолетний Иван Шамянок говорит, что залог долгой жизни — не покидать родину, даже если она находится в зоне отчуждения. Село Тульгович, в котором проживает Шамянок, находится на окраине этой местности. В свое время Иван с женой отказались от предложения переехать и никогда не чувствовали негативных последствий от радиации.

Иван Шамянок за работой. Фото: Reuters
Дом Ивана Шамянки. Фото: Reuters

Шамянок говорит, что жизнь не сильно изменилась после чернобыльской катастрофы, он и его семья продолжали есть фрукты и овощи, выращенные на их собственном дворе, и держали коров, свиней и кур для мяса, молока и яиц. Иван считает, что живет спокойной и размеренной жизнью и не имеет проблем со здоровьем.

Теперь, когда его жена умерла, а дети ушли, остались только он и его внук, который живет на другом конце деревни. «Люди вернутся? Нет, они не вернутся. Тех, кто уже хотел умереть », — говорит Иван.

«Это был юношеский пофигизм»

Есть такое клише: мол, главное — информация. В радиоактивных зонах он звучит особенно высоко, потому что человек не может напрямую слышать излучение. Здесь буквально молятся за дозиметристов.

«Воздействие радиации (кроме острых доз) сначала субъективно не ощущается, — поясняет Сергей Гашев из Тюмени, который осенью 1986 года руководил взводом радиационной разведки. — Кто не знал, они сказали, что в воздухе пахло радиацией, но в атмосферу попал запах йода.

Сергей Гашев, биолог по профессии, служил в армии в полку РЧБЗ

Учтите, что радиоактивные изотопы распределены не равномерным слоем, а точками, поэтому в одной точке ее можно очистить, в сотне метров — смертельное излучение. Некоторые думают, что опасность уменьшается с удалением от реактора, но это верно только для прямого излучения, что касается радиоактивных осадков: они образно распределяются в зависимости от погоды. После чернобыльской катастрофы, помимо самой станции, наиболее загрязненные территории оказались на территории Беларуси, более чем в ста километрах от АЭС.

«Мы были заняты обнаружением и картированием 30-километровой зоны отчуждения с точки зрения радиационного загрязнения», — говорит Сергей Гашев. — Для защиты использовали костюмы ОЗК, респираторы (но чаще только маски Петрянова) и на выходе с АЭС или Припяти все прошли дезактивацию. Принимали препараты йода.

Йод, кстати, прочно ассоциируется с последствиями радиационных катастроф, но почему? У изотопа йода-131 короткий период полураспада — восемь дней, поэтому он представляет основную опасность в первые месяцы, но главное, что наш организм не отличит стабильный йод от изотопа. При дефиците йода в щитовидной железе накапливается радиоактивный аналог, вызывая рак. Впоследствии на первый план выходят другие изотопы, в том числе стронций-90 и цезий-137 с периодом полураспада около 30 лет: оба они также являются биологически опасными и вызывают долговременное загрязнение окружающей среды.

Путешественники передвигались по зараженной территории на военной технике

Мой традиционный вопрос о страхе: как вы чувствовали опасность? В армии Сергей служил в полку РЧБЗ, позже получил офицерское звание, а в гражданской жизни был специалистом по ихтиологии и гидробиологии Тюменского государственного университета, поэтому у него свое видение — смесь смелости и осведомленности.

— У меня был юношеский максимализм (вернее — неважно!), Также как биолог я знал процессы, происходящие в организме. Но база, конечно, испугалась, потому что неуверенность уступила место фантазиям, и не всегда оптимистичным, — поясняет Сергей. «Ведь в нашем полку служили не только« химики », но были только водители, строители, которые впервые слышали о радиации. Кто-то просил, чтобы его взяли на работу или заменили.

Кстати, герои материала утверждают, что индивидуальных дозиметров, учитывающих накопленные дозы облучения, у них нет. Иногда раздавали устройства, но их показания сильно различались и доверия не было. А предел 25 рентген определялся если не на глаз, то по косвенным признакам.

Среди других проблем того времени Сергей Гашев отмечает хаос первых дней:

— У нас всегда так: пока петух не кусает… — говорит он. — Когда оповестили полк в Топчихе, выяснилось, что какая-то техника вышла из строя, какая-то пропала. А после катастрофы с кладбища уехало много машин, а себе это было категорически невозможно. Но достижений, конечно, было больше — главное, что мы все преодолели.

Еще один призрак Припяти: РЛС «Дуга» для обнаружения баллистических ракет. Авария на АЭС также прервала ее работу

«Над реактором странные вещи происходили…»

Виктор Погудин сейчас живет в Новосибирске и в 1986 году служил в вертолетных войсках на Украине под Бердичевом. Он начал полеты над реактором 4 мая 1986 года, и его основная задача заключалась в транспортировке специалистов, измерявших радиационный фон. Запомните самое сложное задание:

— Группа ученых приехала из Ленинградского института ядерной физики для проведения спектрального исследования, для которого требовалось подвешивать над реактором на высоте ста метров в течение 11 минут. У нас практически не было защиты. Да, они кладут свинцовые листы, но ученые сказали: это лист, в нем нет смысла. На вертолете была установка ДП-3а, бортовой техник успел только просмотреть ее дальности: то 800, то 1000, то сразу 2500 р / час. К тому же температура была ниже 80 градусов, как в ванной. У академиков были японские дозиметры, все пищали, гремели, а мы все висели. Затем главный научный сотрудник сказал нам: «Ну, мы получали радиацию всю оставшуюся жизнь, но мы выполнили свой долг». После этого академики ушли, а мы остались работать.

Виктор Погудин: в его экипаж в том числе находились ученые, которые измеряли уровень радиации над реактором

Виктор Погудин 13 суток облетал активную зону реактора, пока не получил дозу 22 рентгеновских лучей.

«Позже ученые-атомщики сказали мне: это значение следует умножить как минимум на четыре», — говорит он. — А над реактором происходили странные вещи: например, у меня погасли электронные часы. После выхода из зоны реактора их включили, но с задержкой. Кому-то стало плохо, у кого-то болела голова, грудь — где было слабое место, там и было.

Виктор считает, что ему повезло.

— Все члены нашей бригады живы-здоровы, общаемся в Интернете. Но были разные случаи. Когда грохотал Чернобыль, пара вертолетов химической разведки была поднята со стороны аэропорта Броды, и ветер дул прямо в этом направлении. Сняли мерки, передали курьеру и, когда выяснилась степень облучения, сразу вернули на базу, а оттуда в Москву. Но через год все они умерли. Так и случилось.

Почему больше всего пострадали милиционеры

В 1986 году Вениамин Мартюшов возглавил лабораторию опытно-исследовательской станции «Маяк» — организации, созданной для ликвидации последствий радиационной аварии 1957 года. Поездка в Чернобыль была предопределена, и он не боялся: он, по его словам, оставил чувство опасности, пока изучение радиоактивного следа Восточного Урала. Он говорит:

— Кто больше всего пострадал в Чернобыле? Очевидный ответ: те, что работают на крыше реактора. Они получали безумные дозы, хотя и ненадолго. А потом выяснилось, что среди пострадавших было много милиционеров: они стояли на улице, размахивали палками, а когда проезжала машина, за ней поднималась пыль. Охранники здесь дышали, курили, ели, но без масок — молодцы.

Вениамин Мартюшов несколько раз бывал на месте аварии на Чернобыльской АЭС: сначала осенью 1986 года, затем в 1987 году. И разница была колоссальной.

— С изотопами примерно так: чем короче период полураспада, тем он активнее и опаснее, хотя быстрее разлагается. Поэтому в первые несколько недель йод-131 был опасен, убивая щитовидную железу. И, конечно, было сильное гамма-излучение. В 1986 году в «красном лесу» фонокоррекция составляла от 2 до 5 Р / час. Мы сделали там фотографии, но они оказались мутными, потому что пленка была освещена радиацией. Но на второй год приехали — уже благодать. Конечно, изотопы накапливаются в почве и растениях, но внешнего воздействия уже было меньше. Если в первый год мы жили в 40 км от станции, в Демидове, то во второй — уже в Чернобыле, и одежду мы не выбрасывали, а стирали.

Вениамин Мартюшов (справа) с коллегой на заброшенном горожанами районе

Рядом с АЭС Вениамин Мартюшов и его команда взяли пробы почвы и растительности, отстреляли животных и птиц, подготовили пробы для исследований на Урале. Он рассказал об интересных пристрастиях, которые помогают бороться с радиофобией.

— Допустим, у нас в почве 100 условных единиц радиации. В растениях уже будет 10 единиц, в семенах — 1, у поедающей их коровы — 0,1, в ее молоке — 0,01. Каждая биологическая граница снижает концентрацию изотопов на порядок. Или возьмем рыбу: та, которая ест донный корм, где сосредоточены долгоживущие радионуклиды, будет более заражена, чем хищная рыба, которая на нее охотится.

Подчеркните, что в случае радиации большие разовые дозы представляют опасность, в то время как организм может адаптироваться к небольшим воздействиям. А водка действительно выводит радионуклиды?

— Нет, не действует, — отвечает Вениамин Мартюшов. — Только снимайте стресс, эмоционально расслабляйте человека, поменьше думайте о возможном вреде. Но водка ничего не связывает и не выводит. Но очень важно питание в местах радиационного заражения, чтобы организм получил все необходимые компоненты. Например, при дефиците кальция лучше усваивается стронций-90. Обычно радиация поражает уже ослабленные органы, поэтому здоровому человеку легче ее переносить.

Ученые и специалисты «Маяка»: их опыт очень пригодился в Чернобыле

В конце разговора я спрашиваю, как летчики вертолетов, которые вначале летали над реактором, справились с дозой более 100 рентген, хотя официально это не подтверждено.

«Знаете, даже 100 рентген еще не смертельны, и в нашей стране очень хорошо научились лечить последствия радиации», — резюмирует Вениамин Мартюшов, а значит, причин для лечения было достаточно.

Однако не все были спасены, и среди первых пострадавших был 31 сотрудник АЭС и пожарный, получившие максимальные дозы радиации и скончавшиеся весной-летом 1986 года.

Как государство отнеслось к ликвидаторам?

Ну в начале. Все герои проходят многочисленные обследования в клиниках.

— Враги каждый день, — признается он. — Мы так устали, что уже попросили свободы. После тщательных обследований многих отправили в санатории, а потом были ежегодные врачебные комиссии.

— Ну, мы были подопытными кроликами, — смеется Владимир Балахонов. — Были такие плевательницы и нужно было сдавать слюну на анализ по пятьдесят раз в день.

Владимир Балахонов сегодня

За работу в зоне отчуждения заработная плата взимается по повышенному тарифу. В первые годы после аварии многие ликвидаторы получили квартиры и премии, а также многочисленные льготы.

Но в последнее время льготы стали снимать и ту же комбинацию «ликвидатора последствий аварии на Чернобыльской АЭС» стали забывать: стронций-90, который откладывался в костях, оказался более живучим.

«Логика такая: вы дожили до этих лет, поэтому живете как обычные люди», — говорит Владимир Балахонов.

Но говорите без дискомфорта. Просто констатирую факт.

Чернобыль и зеленая энергетика

Благодаря увеличению инвестиций в возобновляемые источники энергии в 2013 году возникла идея проекта «Солнечный Чернобыль» — солнечной электростанции (СЭС) на территории Чернобыльской зоны. В первом квартале 2018 года СЭС введена в эксплуатацию в Украине, на ней установлено 3800 солнечных батарей. Сам проект — результат сотрудничества украинской компании «Родина» и немецкой Enerparc AG.

Solar Chernobyl отмечает, что такие места, как Чернобыль, лучше подходят для идеи развития зеленой энергетики.

По данным Power Technology, после 2000 года, когда реактор последнего энергоблока No. 3 был окончательно остановлен, ввод в эксплуатацию новой СЭС стал новым циклом выработки электроэнергии в этом регионе.

Глава Solar Cherobyl Евгений Варягин сказал в статье на Всемирном экономическом форуме, что строительство солнечной электростанции «это не просто еще одна солнечная электростанция, проект является символом области, которая, скорее всего, никогда не будет производить энергию. Атомная« по-прежнему».